Среди холмов, как будто в нише,
И сердце радуя, и взгляд,
Лежат соломенные крыши
Украинских уютных хат.
IV
СТАСИ
Есть под уютною Полтавой
Село с названием «Стаси».
Там в сагах*, спрятанных в дубравах,
Живут спокойно караси.
Среди холмов, как будто в нише,
И сердце радуя, и взгляд,
Лежат соломенные крыши
Украинских уютных хат.
Тончайшей нитью речка Ворскла
Крутые делит берега.
А по ночам желтее воска
Луна глядит в уснувший гай.
Волшебный мир… Все спит. С низин же
Струится дымка, и точь-в-точь
Как будто с полотна Куинджи
Сошла украинская ночь.
И никуда уже не деться
Из плена неги и тиши.
И сон под вишнею по-детски
Священен и непогрешим.
А утром – снова птичьи споры,
Пчел несмолкающий базар.
И вдалеке по косогору
Проводит стадо дед Макар.
Выносит глиняную кринку,
Глядит добро из-под платка
И просит бабушка: «Ну, сынку,
Ты ж хочь бы выпыв молока».
Но не до этого мне, если
В краю, свободном от стихий,
Сами собой поются песни,
И сами пишутся стихи.
Иду в зовущие просторы
Земли Украйны, а кругом
Природой шитые узоры
Лежат ожившим рушником.**
Бывает, здесь я затоскую.
Так это значит, что опять
Мне в суетливость городскую
Пора отсюда уезжать.
Вернусь из сказочного мира
В шум улиц, свет ночных реклам,
Где ждет уютная квартира
И вечер с грустью пополам,
Где, не замеченные взглядом,
Помчатся дни. Их не унять.
И вдруг почувствуешь, что рядом
Чего-то стало не хватать.
Нахлынут чувства буйной лавой –
И вновь дорога колесит
В заветный край, где под Полтавой
Село есть с именем «Стаси».
* * *
______________________________________________________
*Саги (укр.) – озерца, остающиеся в низинах после разлива рек.
**Рушник (укр.) – расшитое полотенце.
ДЕД
Можайский домик. С небосвода
В окно весна плывет, звеня.
Сергей Акимыч Неугодов
С портрета смотрит на меня.
…Лет сорок. Нет былого чуба.
Открытый, честный, чистый взгляд.
Высокий лоб. Прямые губы. –
Таков он много лет назад.
Мой дед… В безвестности он где-то.
И не придет он в тишине.
Я с ним знаком лишь по портрету,
А он не знает обо мне.
Не умер он своею смертью.
Он не погиб на той войне.
И все же нет его. Поверьте,
Трудней от этого вдвойне.
Он не качал мою коляску.
Он не водил меня в кино
И не рассказывал мне сказки,
И не возил в Бородино.
Но осуждать его не вправе,
Обиды к деду не таю,
Хоть все, что мне он и оставил, -
Так лишь фамилию свою.
И я несу ее, как память,
Как самый ценный дар навек.
Живет сегодня ею с нами
Вот этот русский человек.
Он так хотел, я это знаю,
Быть среди нас, качать внучат,
Жить, с радостью рассвет встречая
И с грустью глядя на закат.
Он так хотел! Но было лето,
Был день, когда в июльский зной
Седою сделалась планета:
Был страшный год тридцать седьмой.
…Бумага, ждавшаяся годы,
В ней – справедливость и закон:
«Сергей Акимыч Неугодов
Был незаконно осужден.
И за отсутствием состава…».
Теперь все верно – спору нет.
Как говорится, Богу слава:
Ты невиновен – слышишь, дед?
Но что же так качает душу?
Где на вопрос былой ответ?
Одна лишь мысль другие глушит:
«И нет вины, и деда нет».
Судить кого-то я не склонен.
И все ж живу, мысль затая:
«Ведь есть же кто-то, кто виновен
В том, что не видел деда я».
Можайск
* * *
МАМИН СЫНОК
Закон двора суров был и строг:
Мальчишку прозвали: «Мамин сынок».
Возможно, ребячья молва и права,
Ведь, вправду, он не был сорви-голова,
Не лазил с ватагой в сады за клубникой,
А чаще сидел, наклонившись над книгой,
Иль бился подолгу над трудною гаммой,
А вечером шел на урок рядом с мамой.
Он был незаметен в ватаге ребячьей.
Ну, мамин сыночек – и не иначе.
Невидно-неслышно бежали года.
Однажды во двор постучалась беда.
По улицам гулким полки шли на фронт,
И за день мальчишки взрослели на год.
…Упал он под Курском, сжав землю упрямо,
И губы шепнули последнее: «Мама»…
Стоит обелиск на краю деревушки.
А в комнате – орден на красной подушке.
И двор повзрослевший не может понять,
Чего же вдруг стало ему не хватать.
* * *
Конец 4 части
(продолжение следует)